Но Дима помнил Гаврилыча еще нормальным дядькой. И тот помнил, что Дима его таким помнил. И ценил. И даже любил его за это по-своему.

– Слушай меня, Димка, – произнес Гаврилыч, когда оказалось, что мутного и пахучего напитка в бутылке больше не осталось. – Есть у меня один кореш… Не кореш, а так… Знакомый, выпиваем мы с ним вместе.

Других «знакомых» у Гаврилыча нынче и не водилось, так что мог бы и не говорить.

– У него есть теща… Щас я тебе ее фотку покажу.

И Гаврилыч и впрямь извлек из кармана страшно потрепанную временем бумажную фотографию, на которой была запечатлена большая семья. Дима насчитал семь человек взрослых и пятеро детей. Две девочки-близняшки лет по десять выглядели какими-то зашуганными. За ними стоял мальчик чуть постарше, наверное, их брат, и еще один мальчик был совсем маленький, он сидел на коленях у усатого старика в первом ряду. Пятый мальчик привлек к себе внимание Димы, потому что он разительно отличался от остальных членов этой семьи. Все они были типичными русаками, а этот ребенок был брюнетом, с чуть раскосыми азиатскими глазами, плоским лицом и широкими скулами.

Интересно, как он затесался на эту фотографию? Приятель кого-то из детей? Случайно зашел в гости и попал на снимок? Не похоже, потому что карточка явно студийная. Чужого ребенка в фотоателье просто так с собой не поведешь. И потом по возрасту этот мальчик не подходил в товарищи никому из детей. Ему было лет пять, сомнительно, чтобы кто-то из взрослых детей согласился бы играть с таким сопляком. А младший вообще в друзьях еще не нуждался, а нуждался в соске. Так кто же этот пацаненок с лицом китайца?

Но от этих мыслей Диму отвлек Гаврилыч.

– Сюда смотри, – велел он. – Вот она.

И Гаврилыч ткнул пальцем в тетку, стоящую с краю фотографии. Вид у нее был, прямо сказать, странноватый. На голове шляпка, украшенная чучелом какого-то зверька – то ли мелкой лисы, то ли барсука, то ли соболя. Или это ласка? Или норка? Платье производило еще более ошеломляющее впечатление. Туго облегающее торс, бюст и бедра, оно было сшито из какой-то переливчатой ткани. Ворот был украшен мехом, который спускался по рукам почти до самой талии. Лицо женщины было ярко раскрашено. Синие тени, пунцовые губы, алые щеки. На руках столько браслетов, что они закрывают кожу почти до локтей. Пальцы унизаны перстнями.

– Чудаковатая дамочка.

– Это ты ее еще сейчас не видел. Фотографии этой почти тридцать лет. Тут она еще сравнительно нормальная. Но за эти годы она окончательно спятила, можешь мне поверить. Витька говорит, что теща тащит к себе в квартиру весь хлам, который находит на помойках. С бомжами дерется за добычу и всегда их побеждает. Они ее боятся. Пытались напасть на нее целой ватагой, она все равно их разогнала, а двоим так накостыляла, что они теперь ее за километр обходят.

– Представляю себе масштаб катастрофы.

– Нет, не представляешь. Увидишь, тогда представишь.

Это «увидишь» Диму насторожило.

И он осторожно поинтересовался:

– А в чем проблема-то?

– У тещи было две дочки. Вот они!

И Гаврилыч ткнул пальцем в двух девочек на фотографии.

– С годами старуха совсем спятила. Одну дочку, которой не повезло, и замуж она не вышла, старуха поедом ела да так и заела. В окно поезда бедняжка выкинулась, да еще когда поезд по мосту шел. А внизу Волга. В общем, тела ее так и не нашли.

– Покончила с собой из-за тирании матери. Ясно. Ну а вторая дочка?

– Второй повезло выйти замуж за Витьку.

– Твоего кореша?

– Не кореша, а так, приятеля. Выпиваем вместе.

Ничего не скажешь, хорошо везенье. Впрочем, если альтернатива – это жизнь с полусумасшедшей старухой, то и муж алкоголик не кажется таким уж противным.

– В общем, живут они оба дома у Витьки. А у него и у самого семья большая. Брат сильно поддает, сестра с мужем тоже выпить не дураки, мать опять же всю жизнь квасит. Витьке с женой хотелось бы съехать, жить отдельно. Им квартира тещи очень бы пригодилась. А то занимает, понимаешь, одна две комнаты. А Витька с женой в одной-единственной комнатушке до сих пор ютятся. Сестра с мужем в другой. А брат с матерью живет.

– Ну, разменяли бы квартиры. В чем дело?

– Так у Витьки и менять нечего. А у Лизон ее старуха мать не соглашается на размен. Палки в колеса вставляет. Витька с женой пробовали квартиру на продажу выставить, так старуха всех клиентов прочь гонит, квартиру осмотреть не позволяет, орет, скандалит, что не уедет из своих метров, на клиентов вещи роняет. Вроде бы случайно, но те больше не приходят.

– Цену пусть снизят, придут такие, которых старухой не проймешь.

– Но если продавать только одну комнату, много не получишь. Выгодно, если всю квартиру целиком продать. Там общей площади почти девяносто метров.

– Сколько? – не поверил своим ушам Дима.

– Девяносто. Кухня небольшая, зато ванная комната просто огромная. Бассейн, а не ванная. Потом коридоры, холлы, чуланы, кладовки, комната для прислуги, раньше и такие в барских домах имелись. И все это богатство останется в квартире. А сама комнатка для продажи всего шестнадцать метров. Тут не разживешься.

Такую квартиру нужно продавать целиком. Тогда можно было спокойно разъехаться на две отдельные квартиры. И очень неплохие, надо сказать.

Но старуха уперлась. Желает закончить свои дни там, где увидела впервые свет. На Петроградской стороне нашего города. И ни с места. Помру, говорит, тогда и делайте, что хотите. Но врачи говорят, что, невзирая на нелады у нее с головой, со всем прочим у нее полный порядок. Лет двадцать она проживет. А Витьке с женой столько ждать невозможно. Они сейчас жить хотят, пока молодые, а не потом, когда уже состарятся.

Дима кинул взгляд на фотографию. Девочкам-близняшкам на ней лет десять. Фотография сделана тридцать лет назад. Значит, сейчас жене Витьки уже под сорок. Возраст критический. И детей хочется. И свое гнездышко свить тоже хочется. А тут мать сидит на Клондайке из квадратных метров, но пользоваться месторождением никому из близких не позволяет.

– Витька уже до ручки дошел, – продолжал рассказывать Гаврилыч. – Думает, как бы ему старуху грохнуть. Того и гляди, доведет еще и этих до греха. Помоги хорошим людям. Сделай такую милость.

Дима даже оторопел.

– А что я могу?

– Ты ведь у нас ловкий парень. И мастак на всякие такие штуки с переодеваниями. Заставь старуху с ее квадратных метров съехать. А то Витька того и гляди ее и впрямь порешит. Он ведь такой, если ему чего в башку втемяшилось, фиг оттуда извлечешь. Он уже не первый раз заговаривает о том, как бы ему от тещи избавиться. А так ты и старухе жизнь сохранишь, и душу христианскую от смертного греха спасешь.

У Димы немного отлегло. Сначала-то он подумал, что ему предлагают устранить бабку самолично. Но нет, похоже, Гаврилыч, напротив, печется о том, чтобы жизнь старухе сохранить. Доброе дело хорошее, но как к нему подступиться?